В 1962 году община казаков-некрасовцев, прожившая в Турции два века, переехала в СССР. Так значится во всех энциклопедиях. В Музее истории некрасовских казаков в поселке Новокумский на Ставрополье мне сообщили, что в Турции некрасовцев не осталось. И все же хотелось добраться до той турецкой глубинки, где казаки столько лет хранили свою культуру, веру, язык.

Долгое время поселение некрасовцев называлось «Эски Казаклар», то есть «Старые казаки». Иногда их именовали Майносской общиной — по названию озера Майнос, на берегу которого стояло поселение. Сегодня на карте не найти ни того, ни другого. Село переименовали в Коджагёль, озеро — в Куш.

Зачем я туда отправился? Да потому что появилась информация, что казаки там все же остались. Правда, человек, рассказавший мне об этом, видел их в последний раз лет двадцать назад. Быть может, некрасовцы уже давно переехали в другие края? И живы ли они?

«ПТИЧИЙ РАЙ»

Раннее утро в Стамбуле. На улице еще темно, льет ливень, а небо разрывают синие молнии. А мне нужно сесть на паром, чтобы пересечь Мраморное море. Но сначала необходимо найти пристань! Спросить бы дорогу, да только кто высунет нос на улицу в такой ранний час, да еще под ливень?

Наконец на плохо освещенной улице показался прохожий с огромной сумкой. Не раздумывая, я бросился к нему. И правильно сделал, поскольку мне несказанно повезло. Прохожий оказался парнем, который собирался сесть на тот же паром, что и я. Более того, Эмре в прошлом году окончил Нижегородский университет им. Н.И. Лобачевского, поступил в аспирантуру и через несколько дней возвращался в Россию. И уж совсем невероятная удача: Эмре родом из деревни, что неподалеку от Коджагёля. Правда, мой рассказ о казаках-некрасовцах его сильно удивил: он никогда о них не слышал. Я приуныл…

Когда наш паром пришвартовался в порту Бандырма на азиатском берегу, Эмре вызвался помочь мне найти оказию в Коджагёль, ведь рейсовый транспорт в те края не ходит. Побродив полчаса по автовокзалу, Эмре нашел-таки попутку. Причем водитель старого микроавтобуса сказал, что он не только знает о казаках, но и подвозил позавчера одну из казачек, которую зовут Анютка.

Макет ветряной мельницы — исторический символ семейного дела последних казаков Турции

Дождавшись нескольких пожилых пассажиров с авоськами, источавшими аромат свежего хлеба, мы тронулись в путь. По шоссе ехали недолго; вскоре свернули на узкую дорогу с разбитым асфальтом. Попетляли меж невысоких холмов и опустевших осенних полей. Два раза забирались в убогие деревушки, приютившиеся на холмах. Одни пассажиры выходили, другие, с мешками кукурузы, входили. Водитель радовал пачками свежих газет стариков, попивающих чай в деревенских забегаловках. И на турецком языке пытался провести небольшую краеведческую экскурсию. Я вежливо кивал, хотя понял только, что одна деревня славится овечьей шерстью, а в другой живут потомки «русских татар», видимо, переселившихся сюда из России после Кавказской войны, в середине XIX века.

Наконец мы поднялись на высокий уступ, с которого открылся вид на огромное синее озеро. Водитель высадил меня почти на его берегу — в селе Гёляка, объяснив, что до Коджагёля отсюда всего километр. Большая часть озера сейчас является национальным парком «Куш дженнети», то есть «Птичий рай». А озеро «Куш», соответственно, «Птичье». Я заметил, что в районе Гёляка жизнь многочисленных пернатых райской никак не назовешь. Шуршащие по зарослям камышей и осоки лодки рыбаков то и дело поднимают в небо стаи пеликанов и бакланов. Цапли, важно восседающие на лодках у пристани, недовольно наблюдают, как из воды тянут сети, полные рыбы…

На главной улице в Коджагёле еще стоят несколько казачьих хат

МЕЛЬНИК И ЛЬВИНЫЙ КРАЙ

До Коджагёля оказалось километров пять. Но и тут мне повезло с попутчиками. Семейная пара из того самого казачьего села доставила меня по нужному адресу. У большого красно-белого дома, спрятавшегося под шапкой девичьего винограда, стоял хозяин. «Здравствуйте! — поприветствовал он меня на русском языке и сразу представился: — Миша».

Пока мы шли по тропинке вглубь сада, стало ясно, что Миша не столь уверенно владеет языком предков. Но тут подоспела жена Миши, Ирина, которая свободно говорит на русском с характерным южным акцентом.

— Говорю свободно, потому что родилась и выросла в Ростове-на-Дону, — объяснила Ирина. — Мы поженились в 1994 году. Миша с родителями приехал навестить своих друзей-казаков в Ростов — там мы и познако­мились.

Вскоре на старом седане подъехали и родители — Владимир Захарович и Анна Григорьевна. Старые казаки мой приезд восприняли как нечто должное, точно они специально для того и прибыли сейчас из Бандырмы — города, ставшего их основным местом жительства на старости лет…

Девушки казаков-некрасовцев в традиционных нарядах. Эски Казаклар. Начало XX века

Владимир Захарович рассказал, что родом он из Карсской области, где осталась большая русская диаспора после передачи области Османской империи в 1918 году. Его дед, Афанасий Савельев, был полковником Русской армии, погиб в Первую мировую войну в Карпатах. Отец Владимира Захаровича держал в Карсе водяную мельницу, и, когда турецкие власти принудили русских менять фамилии на турецкие, ему досталась «Дегирменджи», что означает «мельник». Захар Афанасьевич впервые приехал в Коджагёль в 1956 году — проведать друга-казака, с которым довелось служить в турецкой армии. Жизнь здесь ему показалась более привлекательной, и он перевез свою семью в Коджагёль. В удел себе взял опять же мельницу — на этот раз дизельную. Уже давно семья Дегирменджи не имеет никакого отношения к мельницам, но во дворе их дома возвышается небольшой железный макет ветряка — так Владимир Захарович своими руками увековечил память о ремесле ­предков.

Анна Григорьевна — из коренных казаков-некрасовцев. Ее девичья фамилия Асланташ. Казачка признается, что не знает, отчего ее отцу была дана такая фамилия: Асланташ в переводе — «львиный камень». А когда родители Анны Григорьевны в 1962 году уехали на Ставрополье, то вспомнили фамилию предков и снова стали Чижиковыми.

Анна Григорьевна говорит по-русски заметно лучше своего супруга. Причиной тому — правила казачьей общины. Если русские в Карсе во второй половине XX века даже в семейном кругу общались уже на турецком языке, то в Коджагёле говорили исключительно по-русски.

Владимир (крайний слева) и Анна (крайняя справа) в качестве свидетелей на свадьбе друзей

КАРАГОД — КРУГЛЫЙ ГОД

— Всё тогда встари´нку у нас было, — вспоминает Анна Григорьевна. — На праздники наряжались красиво. Наряды сами шили: рубаху, подол, завеску такую, платки красивые; бисер нашивали — называли его «тарáночки». Была здесь где-то моя шелковая завеска, да разошлась уж вся. КарагÓд (то есть хоровод. — Прим. авт.) водили — на праздник; крыло водили, обряды соблюдали. На карагод выстраивались кругом, за руки брались, песни пели. А если просватанные промеж нас были, то жених ухаживал за невестой, подарочки ей дарил. Тогда ведь в открытую ухаживать не принято было — только в карагоде. А мы песенки бывало поем:

Я пусёсики вязала,

Время примеча-а-ла

Из под вили-вили-дон-дон-дон

Примет-примеча-а-ла.

Я пусёсики вязала,

Край дорожки кла-а-ла

Из под вили-вили-дон-дон-дон

Примет-примеча-а-ла…

Еще песня была… Забыла. Да…

Очень красивые свадьбы играли. Два дня и две ночи. Караваи пекли. Целыми кадушками вино на свадьбу привозили. А некоторые вино сами делали. Сначала гостям подносили каравай и сыр. Все отламывают по кусочку, берут сыр, а взамен дают денежку или подарок какой. В избе столы и скамейки настонÓвишь, что надо приготовишь. Невеста наряжается, угощает… ­Ну-ка я тебе покажу, — завелась казачка, взяла стакан и наполнила его водой. — Я буду невеста, укрух меня тетка стоит, все сродники. Тетка наливает вино в стаканы и передает мне. Я подаю гостю. Вот ты гость. — Анна Григорьевна с поклоном дает мне стакан в руки. — Да пока гость пьет, невеста кланяется в землю… На здоровье! — потом говорит. И так всем. Потом свекровя подает стакан невесте, да говорит: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, невестушка хорошая моя, возьми стаканчик, выпей, да хорош чтоб ты жила… Ну всякие пожелания. Невеста берет, пьет — и молится.

Казаки в Коджагёль идут крестным ходом. 1954 год

— Как? На свадьбе и невесту напаивают? — удивляется Ирина.

— А что ж ты думала, — смеется Анна Григорьевна. — Конечно, не сильно, но так чтоб пьяненькая была. Потом все уходят. А невесту берут и заносят в свою хату. Притом невесте положено плакать. По-разному бывало: иной раз и взаправду плачет, когда за немилого выдают. А на второй день жених собирается с друзьями да все за столом празднуют. Потом жених идет забирает невесту — тогда уж их перевенчают в церкви.

Всё церковные праздники были: Пасха, Рождество, Крещение. На Крещение ходили с крестами к озеру. Как есть в платье во иордан окунались — лед иной год был, иной да и не был. А Пасху цельную неделю праздновали! Пасхи пекли, яйца красили, в игры играли. Шили такой месши´к (видимо, мячик. — Прим. авт.), разлáживали яйца на сколько-то ступней друг от дружки. Да на сколько-то мет­ров вставали с месшиком. Катнёшь его на яйца, да и выходит: твоя битная или моя. И карагод водили. Так красиво и весело было!

— А каким образом вы «крыло водили»? — уточняю я.

— Ну, это как темно станет карагод водить, мы разводимся на два крыла и идем по домам. А ты что думал? Мы на крыльях как птички летаем? — Не договорив последнее слово, казачка залилась смехом.

— Так вот — артистка, — прокомментировала Ирина. — Пропал талант.

Семья казаков-некрасовцев. Начало XX века

КАЗАК-ФАСОЛЬ

— Тогда на всем своем жили, — продолжает Анна Григорьевна. — Всем земли хватало. Растили пшеницу, ячмень, овес. Для пахотьбы мы все быков держали. Турки-то по-другому — на буйволах пахали. Плуги деревянные были — наконечник окован железом. Собирали колос в снопы. Большими такими косами косили и серпами тоже ж собирали. Обмолачивали быками. Камни накидаем, на них колос кладем, да по нему быки копытами идут, молотят. У быков к заду подвязывали мешочки, чтобы навоз не падал в зерно. Веяли лопатами деревянными — на ветер всё подбрасывали. Смелем муку да на закваске хлеб ставим. Пекли большие караваи в русских печах из кирпича. Тогда, правда, мы такой хлеб не любили — мука-то грубая получалась. Как в город поедем, так на базаре всегда брали воздушного беленького хлебушка. А сейчас так напротив — ищем темненького, из муки погрубее.

Настоящие большие русские печки у нас были; и бабушка там лежала. Теперь таких печей не осталось. Так вот и тыкушку в чугунках пекли. Потом ее в тесто завернешь — плещи´нда получается, вкусная, как пахлава. Откуда уж чугунки были, не знаю, может, еще с собой привезли — здесь такого нет.

В саду опять же все свое: сливы, груши, яблоки, винограды, инжир, тутники (шелковица. — Прим. авт.), гранаты. Из винограда в больших чанах варили нарбек. Сладость такая с сока вываренного. Заливали нарбек в кувшины — на всю зиму ­хватало.

Сажали мы фасоль, кукурузу, подсолнухи, редьку, тыкушки, арбузы, дыни. Фасоль у нас была самая лучшая — белая, крупная. До сих пор тут на базаре хорошую фасоль называют «казак-фасоль».

Отец Владимира, Захар Афанасьевич. В Турции к нему уважительно обращались «Захар-эфенди»

Понимаешь, у всех всё было: коровы, быки, уты, куры, гуси. На озере сети, неводы распускали, винтера сажали. Сазанов здоровых ловили, щук, ­сомов, раков — не то что теперь. Вареники с сома мы особо ­любили.

А с осени и до Пасхи отцы наши ходили на заработок. Рыбу ловить нанимались на больших озерах: Бейшехир, Акшехир, Эбер, Маниса. На Бейшехире жили дунаки (липовáне, филипповцы — старообрядцы, ушедшие в XVIII веке в Молдавское княжество на Дунай; небольшая часть из них затем переселилась в Турцию. — Прим. авт.). Мы с ними водились, замуж их девок брали сюда. И разговаривали они как мы, наряды одевали. Старинные имена тоже ж у них были: Терентий, Макарка, Поликарпка.

— А по имени-отчеству тогда обращались? — интересуюсь я.

— У нас такого не было. Пока в девках, звали Анютка — даже дети. Замуж выйдешь — тета Анюта или тета Анна, потом — баба Анюта.

По этой традиции Анна Григорьевна в своем селе так и осталась молодой девушкой. Турки знают ее исключительно как Анютку. Если сказать «Анна» — никто не поймет, о ком идет речь.

Как уж казаки на озере «винтера сажали», я не совсем понял, а вот ловля рыбы неводом запечатлена на старинной фотографии

https://rusmir.media/

———————-

МУХТАР И ЗАХАР

— Исследователи Майносской общины писали, что даже и в XX веке некрасовцы жили своей замкнутой жизнью: турок в поселении не принимали, все вопросы решались казачьим кругом, каждый год избирался атаман, правда? — спрашиваю я.

— При нас никакого круга и атамана не было, — говорит Анна Григорьевна. — Мы выбирали голову села — мухтар здесь называется. Мухтар — всегда турок. Хоть и мало их было, но тогда мы уже с турками вместе жили. Все наши дети учились в турецкой школе, на турецком языке. Дома же говорили только по-русски, но писали трудно, да не все. А среди казаков никакого головы не было вообще. Попы были. Из своих казаков выбирали — кто грамотный был, любил читать. Посылали их в Стамбуле у греков учиться. Греки нам помогали и церкви устраивать, иконы привозили.

— Как же так, учились у греков? Некрасовцы ведь староверы? — удивляюсь я.

— А у нас все по старой вере было: похороны, обряды разные. Крестились двумя пальцами. Перед Великим постом выпаривали кастрюли, чтобы ни жиринки, никакого духу скоромного не былÓ. Таскали их на озеро, песком терли. Семь недель поста держали все, даже дети. А корова-то хоть одна да в каждом доме была. В пост все молоко сдавали на сырную фабрику. Как уехали все, так церкви у нас близко нет. Только когда в Стамбуле бываем — ходим в церковь в Каракёй. У нас сын Александр и дочь в Стамбуле живут.

Замечу, что старая эмигрантская церковь Апостола Андрея Первозванного относится к Вселенскому патриархату, с которым у старообрядцев нет евхаристического общения. На мои вопросы о других особенностях старообрядческого вероисповедания у некрасовцев Анна Григорьевна ответить затруднилась. Посоветовала съездить в поселок Новокумский на Ставрополье, куда переселились в 1962 году некрасовцы: «Там у них и церковь есть, и попы, и обряды соблюдают».

Владимир и Анна с малолетним Мишей (в центре) впервые приехали посетить родню в поселок Новокумский. 1966 год

— Так почему некрасовцы решили покинуть место, где прожили двести лет?

— Пожениться трудно стало. У нас в селе — почти все родственники. Родословные хорошо знали, в церквях метрики строго вели. Жениться разрешали только родне в седьмом колене. Потому брали невест из Карса и своих туда отдавали. Женились с греками, вообще с христианами. Володи старшую естру выдали за поляка в Полонезкёй (польская деревня в пригороде Стамбула. — Прим. авт.). Молокане — те только на молоканах женились, со стороны никого не брали. Они-то, молокане с Карса, начали первые переезжать. Потом и наших стали подбивать. Послали сперва в Россию четверых — посмотреть. Им там показывали красивые места, кормили, поили, хорошо принимали. Вот они всех и завели уезжать. Пришел большой пароход из России, ждал в Стамбуле. Чтоб так приготовиться — время не было, чуть ли за день собрались. Отдавали свои дома и земли туркам за бесценок. Уехали все, почти тысяча человек. Наши родители, братья, сестры — вся родня собиралась, а мы отказались. Так и остались одни: мне тогда было 20 лет, Володе — 25 лет, Мише — пять месяцев.

После мы уж переписывались с родителями, а в 1966 году поехали в Новокумский проведать… Ох и тяжко им пришлось. Тут были хозяевами, а там — совхоз, все общее. Работа досталась тяжелая, на виноградах. Притом работали, как и привыкли, усердно. Местным то не нравилось, все по нормам приучали.

— Мой отец, — вспоминает Владимир Захарович, — здесь был богатый и почтенный «Захар-эфенди» («эфенди» — уважительное обращение. — Прим. авт.). Туда поехал — стал «Захар-пастух». Тяжко было смотреть, и носков-то у них лишних не было. Притом никто никакого недовольства нам не смел сказать. Не дозволяли то КГБ и ­следили.

Версию о том, что причиной переезда казаков стали проблемы с созданием семей, озвучивали и турецкие СМИ. Сохранилась вырезка из местной газеты 1962 года, где помещены портреты молодых казачек и сообщается, что эти русские девушки не могут найти себе мужей в Турции, потому и уезжают в Советский Союз. А вот священник некрасовцев отец Феофан (Бандеровский) вспоминает, что они всегда мечтали о России: «Как ветер с севера подует, так сердце и защемит». Говорит, без сожаления оставил благополучную жизнь, «свой ресторан», только бы вернуться на родину предков. Но и он с горечью вспоминал, как потом сильно их «коммунисты обидели». Как не позволяли церковь открыть, а дозволив, запрещали сыновей к религии приобщать; как с детей срывали кресты в детском саду…

Во время «ностальгического путешествия» гости из России ходили в традиционных нарядах, плескались в родном озере и бегло говорили на турецком языке, удивляя местное население

НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

После 1966 года Анна и Владимир почти каждый год ездили в Россию. Вот и в 2015 году целый месяц провели в санатории в Ессентуках. Правда, в конце отдыха получили такой стресс, что вернулись домой измученные и расстроенные. В аэропорту Минеральных Вод их сняли с рейса: месячный безвизовый срок пребывания в России для граждан Турции оказался просрочен на три часа. Стариков отправили в миграционную службу города, где с них взяли штраф по 8 тысяч рублей и на пять лет запретили въезд в Россию.

У Владимира Захаровича пять братьев и две сестры сейчас живут в России. Из Новокумской они разъехались по всей стране. Ни с кем из общины некрасовцев последние русские Коджагёля связь не поддерживают. Старые казаки или их потомки всегда сваливаются на семью Дегирменджи как снег на голову. Приезжают постоянно — со Ставрополья, из Москвы, Сибири, Европы, Америки: в начале 60-х несколько десятков казаков выбрали не СССР, а США. Турецкие журналисты последние пятьдесят лет регулярно наведываются в Коджагёль. С одним из них, Серветом Сомунджуоглу, кануло в Лету немало старых фотографий Анны и Владимира. Журналист увез фотоархив в Стамбул, написал статью в журнале, затем выпустил книгу, а вскоре умер. Найти свои фотографии старики не могут до сих пор.

Наверное, самая колоритная казачья хата в селе, почти нисколько не перестроенная ни снаружи, ни внутри

Бывает, заезжают просто любопытные русские, узнавшие о последних турецких казаках. Так, в 1969 году в гостях у Владимира побывал молодой Владимир Вольфович Жириновский. Тогда он работал переводчиком в пригороде Бандырмы, где советские специалисты строили завод по производству удобрений. Владимир слышал, что потом этого гостя едва не посадили в тюрьму за советскую пропаганду. Как говорят, Владимир Вольфович подарил турецкому рабочему значок «Советскому цирку — 50 лет», а потом вынужден был открещиваться от этого идеологического, с точки зрения турецких властей, акта. На допросе Жириновский заявил, что выражение «советский цирк» нужно понимать иносказательно, как высмеивание советской действительности. А то, что тот молодой гость стал известным политиком, казакам рассказали не так давно.

В 1994 году из Новокумского приехали сразу 40 некрасовцев. ­Община давно планировала «ностальгическое путешествие» в Коджагёль, приуроченное к 30-летию переселения. Но грянувшее лихолетье идею похоронило. На поездку денег не было, хотя официальное приглашение от администрации Бандырмы казаки получили. Семья Владимира Захаровича оказала помощь. Восемь человек они разместили у себя дома, а остальных расселили по турецким семьям. Принимали некрасовцев радушно, получился настоящий праздник, три дня в селе никто не работал. Казаки находили свои дома, знакомились с нынешними хозяевами, вспоминали былую жизнь. Отслужили панихиду на старом кладбище, где тогда еще можно было отыскать могильные плиты; провели богослужение возле здания бывшей церкви. Наряжались в яркие костюмы, пели старые песни и водили карагод.

Михаил — единственный из детей Владимира и Анны, кто женился на русской и остался в деревне. Остальные создали семьи с турками и уехали в город

«ВСЕ УСТРОЕНО»

За разговором подошло и время обеда. Гостеприимные казаки пригласили меня к столу.

— Вот, отведайте наших баклажанчиков, — угощала Анна Григорьевна. — Сама солила. В старину мы много соленья делали. Моя бабушка лучше всех капусту квасила, соседи ее приглашали на засол — показать да помочь. А погребов у нас не было. Все в сарайчиках хоронили, зимы здесь хорошие, сильного мороза не бывает. Сейчас мы такого хозяйства не держим. Все овощи в магазине можно купить, равно как и соленья.

— Здесь если кто большие огороды держит — так на продажу. Тут ведь все устроено! — не перестает восхищаться Ирина, сравнивая местное хозяйство с деревенской жизнью на родине. — Приезжают закупщики, частные фабрики. В каждой деревне стоят весы, взвешивают помидоры, яблоки — у кого что. Хорошо платят. Также и весы для рыбы имеются на берегу. Даже цистерны с молоком стоят в деревнях. Там и холодильник с дизельным генератором — на случай, если электричество отключат. По два раза на день принимают молоко. Проверяют, чтоб жирность соответствовала норме. Если жирность повышенная — премию назначают. Вечером с молокозавода привозят пустую цистерну, а с молоком забирают.

Бывшая Малая церковь, несколько десятилетий служившая школой, а теперь пребывающая в запустении

А мы курей разводим. Наша задача — только кормить и поить цыплят 45 дней, вырастить их до веса в 3,5–4 килограмма. Крупная фирма нам привозит молодняк. И через 45 дней забирает. Если нужен корм — звоним в ту же фирму, и нам сразу доставляют. Захворал цыпленок — только позвони, приезжает ветеринар, смотрит; если нужно, дает лекарство. Фирма, конечно, предъявляет определенные требования к условию содержания птицы, к площади помещения, вентиляции, температуре. Но мы заняты исключительно процессом выращивания, у нас совершенно голова не болит, чем кормить цыплят и как их потом сбывать.

Еще старые казаки рассказывали, что в прежние времена почти все здесь держали пчел. Причем в колодах. И они так с детства привыкли есть сотовый мед, что и теперь покупают в магазине мед исключительно в сотах. И предложили мне попробовать такой мед. Аппетитный, с янтарный блеском мед в сотах действительно часто продают в турецких супермаркетах — на развес. Но на вкус он… Мало того что никакого аромата — таких медоносов довольно много. Никакого вкуса! Просто сладкая вязкая жидкость. Видимо, в местном сельском хозяйстве все до того «устроено», что и сотовый мед каким-то образом рафинируют.

Внутреннее убранство бывшей Большой церкви, превращенной в мечеть

СРЕДЬ КАЗАЧЬИХ ХАТ

Прогуляться по селу мы отправились вдвоем с Мишей. Коджагёль сейчас нисколько не напоминает казачью станицу. Обычная турецкая деревня: угловатые дома из железобетона с плоскими крышами, грязный асфальт на главной (она же единственная) улице, старые машины, мотоциклы, небольшие трактора, самодельные грузовые драндулеты. Электрических столбов едва ли не столько же, сколько и деревьев. Михаил вспоминал, как в его детстве по селу ходили с керосиновыми фонарями, в домах светили керосиновые лампы. Электричество здесь появилось только в 1974 году.

Старых казачьих хат в селе уцелело немало. Некоторые из них стоят уже с пластиковыми окнами, другие — словно картинка с Дона. Построены они добротно из самана — глины с соломой. Окна в каждом доме своего уникального размера и формы. Стены аккуратно выбелены. Черепичные крыши от времени заросли мхом и пустили волну. Некоторые турки по традиции даже забор из камыша делают, правда, в основном в загонах для скота. Приезжающие со всего мира старые некрасовцы бродят по этим пыльным переулкам в поисках своих домов. Удивляются порой: вот новый дом из бетонных блоков уже завалился, а наш как ни в чем не бывало — стоит.

В рабочий день люди на улице попадаются редко. Только небольшая группка сельских мужиков сидела без дела и попивала чай в придорожном кафе. Народ здесь добродушный и веселый. Нынешний хозяин самой живописной казачьей избы пригласил нас посмотреть старый дом изнутри. Показывая внутренний двор и старую кухню, он с гордостью хлопал рукой по стенам, приговаривая: казак-эв (казачий дом).

Мишу с неподдельной радостью приветствовали все встречавшиеся на пути местные жители. Возле одного казачьего дома к нам подскочил седой мужичок и поприветствовал по-русски: «Здравствуйте!» Оказался он не залетным некрасовцем, а любителем путешествий на пенсии. Бывал он и в России, потому и знает несколько русских слов. Другой состоятельный пенсионер, сделавший карьеру в Германии и устроивший своих детей в Европе, сам на старости лет решил вернуться в родной Коджагёль. Отремонтировал большой дом, но пожить в нем ему так и не довелось. Как выражается Миша, «не поспал одну ночь да помер».

Останавливались поздороваться с Мишей даже фермеры, спешащие по своим делам на тракторах и телегах. Дегирменджи помогали многим семьям в Коджагёле, так что последних казаков здесь уважают и любят.

Только один местный юродивый выказывал нам неудовольствие. Мы уселись передохнуть в кафе, а он встал напротив, стучал своей палкой о землю и что-то ворчал. Кажется, он был недоволен тем, что Миша зло­употребляет пивом…

Сын Михаила и Ирины Борис на фоне семейного хозяйства — куриной фермы

Как пишут исследователи, в селе стояли две церкви — Троицкая и Успенская. Анна Григорьевна говорит, что называли их просто: Большая и Малая церкви. Убранство храмов некрасовцы забрать с собой не смогли. Некоторое время после отъезда церкви так и стояли закрытые. Затем их ограбили. Все оставшееся власти вывезли в некий стамбульский музей. Большую церковь переделали в мечеть, Малую — в общеобразовательную школу. Здания церквей сохранились. Та, что стала мечетью, обзавелась минаретом, круглой беседкой для омовений, обросла масличными деревьями. Малая церковь внешне почти не изменилась. Правда, школа отсюда давно переехала, а внутри полная разруха. Глядя на это запустение, Миша вдруг бойко заговорил по-русски, только слова в основном были бранные. И предназначались они тем, кто завалил алтарь мусором. Казаки надеются на нынешнего мухтара села, который, по их словам, человек предприимчивый и активно продвигает проект создания в бывшей церкви музея казаков-некрасовцев. Туристический объект будет здесь весьма кстати. Жизнь села постепенно угасает. В прошлом году закрылась школа и в новом здании — детей в селе остается все меньше. А до центра экотуризма — «Птичьего рая» — рукой подать. Сам видел, как группа европейцев на велосипедах прокатила через село без остановки. Миша рассказывал, что недавно в Коджагёль заехали 20 туристов из Южной Кореи — они путешествуют по свету на велосипедах.

Не так давно воды озера Куш плескались совсем рядом с поселением казаков. Анна Григорьевна помнит, как во время паводка заливало их огород. Тогда жизнь без озера казаки не мыслили — как прожить без рыбы и питьевой воды? Хотя у всех во дворах имелись колодцы, для питья использовали озерную воду. Ходили на берег с коромыслами или привозили воду в бочках на телеге. Для хранения воды использовали большие глиняные кувшины, которые «сажали в землю».

Возле села был чистый пологий песчаный берег. Еще в 1994 году приехавшие из России некрасовцы с удовольствием купались в озере. Теперь этот берег не узнать. Местные власти построили дамбу, и вода больше не доходит до Коджагёля. От окраин села прорыт узкий канал к озеру, чтобы рыбакам было сподручнее добираться к месту лова. А там, где когда-то казаки набирали воду, теперь пасутся коровы и бараны, стоит камыш и кукуруза.

…Утром Коджагёль укутал густой туман. Раньше всех в доме казаков поднялся Борис — единственный сын Миши и Ирины. На попечении 20-летнего парня куриная ферма с 30 тысячами цыплят. Борис воспитан в казацкой традиции — он явно трудолюбивый и ответственный хозяин. Однако, как сам говорит, еще не решил, останется ли он в селе или переедет в город. В этом году Борису предстоит проходить срочную службу в турецкой армии. После чего он и примет решение. Ну а пока летопись жизни русских казаков в малоазийской деревне перевалила за два с половиной века, и имя последнего некрасовца еще не вписано в историю.

Добраться до озера на лодке теперь можно только от окраин села по этому каналу

КАЗАКИ СТРАННИКИ

В сентябре 1708 года, после подавления Булавинского восстания, от 2 до 8 тысяч донских казаков во главе с Игнатом Некрасовым ушли за границу — на Кубань, которая в тот момент являлась территорией Крымского ханства. Здесь они объединились с казаками-старообрядцами, создав первое казачье вой­ско на Кубани. Их называли «некрасовцы» или «игнат-казаки», по фамилии и имени лидера. Позже некрасовцы переселились на Таманский полуостров, откуда нападали на приграничные русские земли. В конце 30-х годов XVIII века российские власти неоднократно предлагали некрасовцам вернуться на родину, но все впустую. В итоге императрица Анна Иоанновна направила донских казаков для усмирения некрасовцев. И те бежали в турецкие ­владения на Дунае. Последние некрасовцы ушли в Бессарабию и Болгарию, после того как русские войска взяли Анапу.

К концу XVIII века некрасовцы разделились на две группы: одна поселилась на побережье Эгейского моря, в восточной Фракии, другая осела в азиатской Турции на озере Майнос. К 30-м годам XIX века сильно уменьшившаяся из-за эпидемий община некрасовцев из Фракии также переселилась на Майнос.

В начале ХХ века община некрасовцев сократилась до 175 семей. Несмотря на завет Игната Некрасова «при царе в Россию не возвращаться», многие некрасовцы желали вернуться на родину. За 1912–1913 годы в Россию вернулись 70–80 семей. В сентябре 1962 года из турецкого селения Коджагёль в Россию вернулись 215 семей некрасовцев. Сегодня их потомки проживают в Ставропольском крае. В Турции осталась только одна семья.

https://rusmir.media/

Источник: КАИЦ, КАИЦ