На вопрос, поставленный в заголовке доклада, историки, в том числе и автор этих строк, отвечали положительно. В периодизации расказачивания «великий перелом» выступает как завершение последнего. Однако конкретно-исторических исследований заключительного этапа расказачивания почти не проводилось.

В предлагаемом докладе делается попытка анализа коллективизации сквозь призму расказачивания. К этому толкает и фундаментальная публикация засекреченных ранее документов, позволяющих глубже понять процессы, происходившие в районах компактного проживания казаков (Дон, Кубань, Терек) в годы сплошной коллективизации. (трагедия советской деревни. В 5 тт., — М., 1999 – 2002).

Напомним, что термин «расказачивание» появился задолго до печально знаменитого расказачивания 1919 г. С тех пор большевиками осуществлялась названная политика, то ужесточаясь, то приобретая «мирные» формы.

Сплошная коллективизация началась в конце 1929 г. К этому времени казачество утратило значительную часть своих сословных и этнических признаков. Ушли в историю права и обязанности, земля была переделена. Казакам оставили их воспоминания о былом, лампасы, песни, остатки языка-диалекта. Часть казаков погибла в империалистической и гражданской войнах, другие – эмигрировали, оставшиеся жили тихо, считая себя побежденными находящимися под «иногородним» правлением.

Коллективизацию казаки воспринимали как новое наступление против них. Казачьи районы оказались в числе «первоочередников». Получилось так, что казаки стали первыми жертвами раскулачивания. Этому способствовало нежелание казаков объединиться в колхозы. Этого не хотели даже бедняки. Поэтому среди инициаторов сопротивления казаки преобладали. Казалось да, новая волна расказачивания. Но это было не совсем так.

Дело в том, что в массе документов, ставших доступными для исследователей и во многом прояснивших картину сплошной коллективизации, казачество как социальная или этническая группа даже не упоминается. «Казачий вопрос», каким он фигурировал в 1920-е годы, больше не стоит. И это не случайно. Его действительно нет.

 При малейших его признаках он был бы вытащен на свет и разыгран по правилам партийной пропаганды. Но в документах изредка упоминаются лишь «бывшие атаманы», «казачьи авторитеты».

Основным лейтмотивом всех документов выступает борьба с «кулаком». В 1932-1933 гг. кулаков в северокавказской деревне не осталось, что подтверждается официальными цифрами высланных и осужденных, но «кулаков» упорно «выращивали». В понятии «кулак» включали всех потенциально недовольных. В последние попадали (даже чаще «бывших атаманов») сельские партийные работники, саботаж которых предлагалось сломить. Антиказачьи мотивы звучат лишь в письмах Сталина М.А.Шолохову, но это лишь отголоски его старой ненависти к казачеству времен гражданской войны. Но Сталин предпочитает именовать саботажников, устроивших «итальянку», крестьянами (а вовсе не кулаками). Здесь ключ к пониманию важной стороны (политической) коллективизации – раскрестьяниванию. Режим уничтожал последнего потенциального бунтовщика – крестьянина. Колхозник был не страшен.

Сами казаки вдвойне болезненно воспринимали расправу над собой и поэтому сопротивлялись.

Кубанских казаков как саботажников упоминает и Каганович. 2 ноября 1932 г. на совещании секретарей сельских райкомов партии он открыто им угрожает: «Надо, чтобы все кубанские казаки знали, как в 1921 г. переселяли терских казаков, которые сопротивлялись советской власти… Вам не нравится здесь работать – переселим вас». Но даже это преступное заявление не меняло общей картины.

Таким образом, сплошная коллективизация была ударом по остаткам казачества. Последнее уже не отличалось от крестьянства и принимало удар на себя вместе с остальными населением. Антиказачий характер коллективизация, казалось бы, принимала с появлением т.н. «черных досок». Напомним, какие меры наказания полагались «чернодосочникам» (по разным данным на Кубани их было от 15 до 25 станиц): 1) немедленное прекращение подвоза товаров, полное свертывание кооперативной и государственной торговли с вызовом из магазинов всех наличных товаров; 2) полное запрещение торговли как для колхозников, так и для единоличников; 3) прекращение всякого рода кредитования и досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств; 4) проведение чистки колхозных, кооперативных и государственных аппаратов от ««враждебных элементов; 5) изъятие органами ОГПУ организаторов саботажа хлебозаготовок.

Трудно поверить в существование подобных распоряжений. Слово «преступный» кажется в этом случае недостаточным. Поэтому скажем так: преступный режим, перещеголявший нацистский. Но и здесь нельзя говорить об антиказачьей мере. Она осуществлялась как против станиц, так и против сел, колхозов и не только на Северном Кавказе (например, на Украине).

При расказачивании и высылке не делали на казаков и крестьян. Это было антикрестьянское мероприятие многоцелевого назначения. Поэтому можно говорить о добивании казачества, но называть коллективизацию последним этапом расказачивания будет неточно. Все, что требовалось для расказачивания, было сделано в 1920-е годы и ранее.

В.Е. Щетнев (г.Краснодар)

Источник: «Казачество России: история и современность
Тезисы Международной научной конференции»
г. Геленджик, (8-11 октября 2002 г.